Искал добра да злата, нашел кота хвостата
Автор: Chiora
Персонажи: Хильда, НЖП; Оберштайн, Хильда, Райнхард
Дисклэймер: Аффтар не претендует ни на что из того, что принадлежит автору.
"Ах, няня"
Драббл написан по заявке герра Коршуна.
Хильда, таймлайн второго сезона (после присвоения воинского звания), "Плод чернокнижия - дева и юноша...". В смысле пейринга - мой ОТП и/или канон.
«Ох и намудрила что-то покойница хозяйка, – покачала головой старая фрау Ланге, глядя в окно, – так мальчика хотела, что мальчика и родила».
Речь шла о молоденькой фройляйн Хильде, а за окном моросил дождь.
Так же точно шёл он – фрау Ланге не жаловалась на память – когда она рассказывала маленькой хозяйке, как её родители ждали сына, но так и не дождались. «Поэтому фройляйн Хильдегарде должна быть очень послушной девочкой, чтобы выйти замуж за хорошего человека, которого хозяевам не стыдно будет назвать сыном», – закончила она. Но желаемого впечатления это не произвело на маленькую фройляйн – потому что та взъерошила короткие волосы, рассмеялась и заявила: «А я лучше сама буду сразу дочкой и сыном», – и ускакала куда-то. Маленькая хозяйка всегда была быстрой – смотришь – и нет её.
Посмеялась тогда, подумала, что подрастёт и успокоится – а ведь и правда – вроде и парнем не кажется, а одевается так, что глянешь со спины – не хозяйка молодая, а молодой хозяин.
Только в армию не возьмут – ну и слава Одину.
Вот и сегодня – сказала, что поехала к портнихе «работу забирать» – потому так и сказала, что знает – опять Гретхен Ланге спросит – не платье ли, наконец. Взрослая вроде уже, и место при дворе приличное, а всё по-старому: «Что, ты, Гретхен, на той должности, на которой я сейчас, как раз так и надо одеваться». Вот и принесёт опять сюртук – не мужской, конечно, переделанный, но, как ни крути, не женский наряд. Это пусть за Коридорами как попало одеваются.
Хлопнула дверь, и молоденькая фройляйн простучала каблучками по лестнице, заперлась в комнате. Старая уже, Гретхен Ланге, а любопытство гложет – сечас выйдет, покажется – может и правда платье...
Но уж когда фройляйн Хильда выходит из спальни, фрау Ланге и не остаётся ничего, кроме как опуститься прямо на хозяйский диван, хватаясь за сердце.
– Ой, батюшки, госпожа Хильда, как же это так?! Что люди подумают?
– Гретхен, ну, фрау Ланге, я же лечу с Лоэнграммом. Мне и звание дали, – улыбается, проводя пальцем по воротнику с форменным шитьём, – Я теперь коммандер. Что же ты испугалась?
– Так ведь что подумают? – лепечет фрау Ланге, не находя больше никаких слов, – Скажут ведь, что мальчик, и не просто так звание получил, а за что-то. Про твоего ведь, с его рыжим слухи ходили. Ох, прости, кавардак у меня, старой, в голове.
Фройляйн Хильда хмурится поначалу, но потом лицо её разглаживается.
– Гретхен, милая, не повторяй всякие гадости. Говорят, юбка на корабле – к несчастью. Каждому месту – свой наряд, правда ведь? – и улыбается, будто ничего странного тут и нет.
Вот и говори тут что-то. Ведь как есть парень – молодой, правда, для такого-то звания, но чего сейчас не бывает...
"Точки зрения"
Хильда
Навеяно "Улыбками сфинксов"
Странная уверенность, что Оберштайн одобряет большую часть того, что делает она, ничем не объяснимая – как будто, поселилась в Хильдегарде фон Мариендорф. Словно бы в ней спорят две Хильды. «Он же едва терпит тебя, ты – угроза его власти над Лоэнграммом», – утверждает одна, подозрительная. «Нет же, – возражала ей другая Хильда, – Слышишь, он словно говорит в спину тебе, что ты – молодчина?»
Но хуже того: когда она понимает, что молодец тут – он, она поневоле копирует его поведение, и тоже «говорит, молча», и кивает с невозмутимым видом, хоть у неё и нет той особенности, что скрывает его чувства надёжнее, чем это делал бы он сам.
Они рядом – за спиной Райнхарда – но не вместе, не вместе – но друг с другом, молчание соединяет и разделяет их, заговор невидим, но прочен, и у них одна цель.
И когда она ищет курьерский корабль, летит туда, где может найти Миттермайера, она думает об этом человеке едва ли не больше, чем о Райнхарде.
«То, что задумал Лоэнграмм – может легко обратиться в самоубийство», – безмолвно говорит он, глядя ей в спину, и она не понимает, как это возможно, если он – там, а она здесь.
«Осторожнее с Ройенталем, глядите, как он на вас косится, фройляйн Мариендорф», – говорит он тихо, а висок ей жжёт косой взгляд адмирала. Но она не знает – отчего её внутренний голос вдруг взял себе манеру обращаться к ней голосом Оберштайна, да ещё и на «вы».
«Отличная работа, Хильдегарде», – говорит ей его почти-улыбка и движение бровей при встрече на захваченном Хайнессене, но ей, конечно же, почудилось.
«Покипит – и перестанет», – слышится ей, когда она видит Райнхарда вне себя от того, что его собственное поражение ускользнуло из его рук, – «Если что – я помогу. Не бойтесь», – и она не боится.
Ей чудится, попеременно, что странная общность – кажимость, причудливая игра её собственного «я»; – и что она есть, но исчезнет, умрёт, стоит только шагнуть к нему с вопросом. И в том, и в другом случае нет никакого смысла что-то менять - не так ли?
Фигуры расставлены, путь размечен.
Расстояние непреодолимо.
***
Райнхард
Размышление на стих
Оберштайн – нечто незыблемое. Оберштайн – якорь. Куда бы ни срывался, куда бы ни падал, он удержит, якорная цепь натянется, рванёт – больно – но не пустит. Не живая рука – холодное железо – должно быть он не умеет по-другому, но…
«Вам звонит с Одина ваша сестра», – «дзынь!» - и разворачиваются в воздухе стальные кольца, и утопающий хватается не за соломинку, за прочное, за сталь, держится, обжигаясь холодом. Но это – то, за что можно держаться.
«Вы ошибаетесь, предъявляя эти обвинения императору», – «дзынь!» – точка опоры в мире, ставшем жгучим и страшным, тускло поблескивающая преграда, на которую натыкается и бессильно падает большая часть того, что направлено в него самого.
Иногда он ненавидит этот якорь и держащую - не сорваться - цепь, иногда он почти благодарен за то, что - этот холод лучше, чем ничего...
«Министр обороны отсутствует по уважительной причине», – с лёгким усталым шелестом сворачивается цепь - отпускает, когда настаёт время.
Персонажи: Хильда, НЖП; Оберштайн, Хильда, Райнхард
Дисклэймер: Аффтар не претендует ни на что из того, что принадлежит автору.
"Ах, няня"
Драббл написан по заявке герра Коршуна.
Хильда, таймлайн второго сезона (после присвоения воинского звания), "Плод чернокнижия - дева и юноша...". В смысле пейринга - мой ОТП и/или канон.
«Ох и намудрила что-то покойница хозяйка, – покачала головой старая фрау Ланге, глядя в окно, – так мальчика хотела, что мальчика и родила».
Речь шла о молоденькой фройляйн Хильде, а за окном моросил дождь.
Так же точно шёл он – фрау Ланге не жаловалась на память – когда она рассказывала маленькой хозяйке, как её родители ждали сына, но так и не дождались. «Поэтому фройляйн Хильдегарде должна быть очень послушной девочкой, чтобы выйти замуж за хорошего человека, которого хозяевам не стыдно будет назвать сыном», – закончила она. Но желаемого впечатления это не произвело на маленькую фройляйн – потому что та взъерошила короткие волосы, рассмеялась и заявила: «А я лучше сама буду сразу дочкой и сыном», – и ускакала куда-то. Маленькая хозяйка всегда была быстрой – смотришь – и нет её.
Посмеялась тогда, подумала, что подрастёт и успокоится – а ведь и правда – вроде и парнем не кажется, а одевается так, что глянешь со спины – не хозяйка молодая, а молодой хозяин.
Только в армию не возьмут – ну и слава Одину.
Вот и сегодня – сказала, что поехала к портнихе «работу забирать» – потому так и сказала, что знает – опять Гретхен Ланге спросит – не платье ли, наконец. Взрослая вроде уже, и место при дворе приличное, а всё по-старому: «Что, ты, Гретхен, на той должности, на которой я сейчас, как раз так и надо одеваться». Вот и принесёт опять сюртук – не мужской, конечно, переделанный, но, как ни крути, не женский наряд. Это пусть за Коридорами как попало одеваются.
Хлопнула дверь, и молоденькая фройляйн простучала каблучками по лестнице, заперлась в комнате. Старая уже, Гретхен Ланге, а любопытство гложет – сечас выйдет, покажется – может и правда платье...
Но уж когда фройляйн Хильда выходит из спальни, фрау Ланге и не остаётся ничего, кроме как опуститься прямо на хозяйский диван, хватаясь за сердце.
– Ой, батюшки, госпожа Хильда, как же это так?! Что люди подумают?
– Гретхен, ну, фрау Ланге, я же лечу с Лоэнграммом. Мне и звание дали, – улыбается, проводя пальцем по воротнику с форменным шитьём, – Я теперь коммандер. Что же ты испугалась?
– Так ведь что подумают? – лепечет фрау Ланге, не находя больше никаких слов, – Скажут ведь, что мальчик, и не просто так звание получил, а за что-то. Про твоего ведь, с его рыжим слухи ходили. Ох, прости, кавардак у меня, старой, в голове.
Фройляйн Хильда хмурится поначалу, но потом лицо её разглаживается.
– Гретхен, милая, не повторяй всякие гадости. Говорят, юбка на корабле – к несчастью. Каждому месту – свой наряд, правда ведь? – и улыбается, будто ничего странного тут и нет.
Вот и говори тут что-то. Ведь как есть парень – молодой, правда, для такого-то звания, но чего сейчас не бывает...
"Точки зрения"
Хильда
Навеяно "Улыбками сфинксов"
Странная уверенность, что Оберштайн одобряет большую часть того, что делает она, ничем не объяснимая – как будто, поселилась в Хильдегарде фон Мариендорф. Словно бы в ней спорят две Хильды. «Он же едва терпит тебя, ты – угроза его власти над Лоэнграммом», – утверждает одна, подозрительная. «Нет же, – возражала ей другая Хильда, – Слышишь, он словно говорит в спину тебе, что ты – молодчина?»
Но хуже того: когда она понимает, что молодец тут – он, она поневоле копирует его поведение, и тоже «говорит, молча», и кивает с невозмутимым видом, хоть у неё и нет той особенности, что скрывает его чувства надёжнее, чем это делал бы он сам.
Они рядом – за спиной Райнхарда – но не вместе, не вместе – но друг с другом, молчание соединяет и разделяет их, заговор невидим, но прочен, и у них одна цель.
И когда она ищет курьерский корабль, летит туда, где может найти Миттермайера, она думает об этом человеке едва ли не больше, чем о Райнхарде.
«То, что задумал Лоэнграмм – может легко обратиться в самоубийство», – безмолвно говорит он, глядя ей в спину, и она не понимает, как это возможно, если он – там, а она здесь.
«Осторожнее с Ройенталем, глядите, как он на вас косится, фройляйн Мариендорф», – говорит он тихо, а висок ей жжёт косой взгляд адмирала. Но она не знает – отчего её внутренний голос вдруг взял себе манеру обращаться к ней голосом Оберштайна, да ещё и на «вы».
«Отличная работа, Хильдегарде», – говорит ей его почти-улыбка и движение бровей при встрече на захваченном Хайнессене, но ей, конечно же, почудилось.
«Покипит – и перестанет», – слышится ей, когда она видит Райнхарда вне себя от того, что его собственное поражение ускользнуло из его рук, – «Если что – я помогу. Не бойтесь», – и она не боится.
Ей чудится, попеременно, что странная общность – кажимость, причудливая игра её собственного «я»; – и что она есть, но исчезнет, умрёт, стоит только шагнуть к нему с вопросом. И в том, и в другом случае нет никакого смысла что-то менять - не так ли?
Фигуры расставлены, путь размечен.
Расстояние непреодолимо.
***
Райнхард
Размышление на стих
Но ты меня не оставляешь, ты боишься со мной,
Ты идешь со мной, ты воюешь со мной,
Ты постоянно, постоянно говоришь за стеной,
Ты понимаешь тех, кто верил, тех, кто умер со мной.
Ты пробиваешь мои стены, исчезаешь в лучах,
И ты прекрасно понимаешь, кто поставил печать,
Ты не уходишь - не умеешь, держишь сердце-скворца -
Но кто теперь одинок, кто умрет до конца?
(с)Миранда Элга
Ты идешь со мной, ты воюешь со мной,
Ты постоянно, постоянно говоришь за стеной,
Ты понимаешь тех, кто верил, тех, кто умер со мной.
Ты пробиваешь мои стены, исчезаешь в лучах,
И ты прекрасно понимаешь, кто поставил печать,
Ты не уходишь - не умеешь, держишь сердце-скворца -
Но кто теперь одинок, кто умрет до конца?
(с)Миранда Элга
Оберштайн – нечто незыблемое. Оберштайн – якорь. Куда бы ни срывался, куда бы ни падал, он удержит, якорная цепь натянется, рванёт – больно – но не пустит. Не живая рука – холодное железо – должно быть он не умеет по-другому, но…
«Вам звонит с Одина ваша сестра», – «дзынь!» - и разворачиваются в воздухе стальные кольца, и утопающий хватается не за соломинку, за прочное, за сталь, держится, обжигаясь холодом. Но это – то, за что можно держаться.
«Вы ошибаетесь, предъявляя эти обвинения императору», – «дзынь!» – точка опоры в мире, ставшем жгучим и страшным, тускло поблескивающая преграда, на которую натыкается и бессильно падает большая часть того, что направлено в него самого.
Иногда он ненавидит этот якорь и держащую - не сорваться - цепь, иногда он почти благодарен за то, что - этот холод лучше, чем ничего...
«Министр обороны отсутствует по уважительной причине», – с лёгким усталым шелестом сворачивается цепь - отпускает, когда настаёт время.
-
-
16.10.2011 в 03:08-
-
16.10.2011 в 20:18Приятно слышать =)) Но при таком понимании, если дистанция будет преодолена, всё ещё может быть =))
Кстати - а где вы видели ООСные? Мне бы ознакомиться...